Звездный путь TOS

[Генезис_эго]

Название: Одержимость
Автор: CatalenaMara, A Private Obsession
Переводчик: olgamoncher
Разрешение на перевод: запрошено.
Фандом: Star Trek ТОС
Пейринг: Кирк/Спок, Кирк/ОМП
Жанр: AU, слэш.
Рейтинг: R
Количество слов в оригинале: 6528
Примечание от автора: K/S глазами человека, до одержимости влюбленного в Кирка. Отвечаю всем, кто задавал мне этот вопрос на протяжении многих лет — это не АУ. Первоначально опубликовано в печати фэнзин KSX # 1, 1987 г. Моя благодарность редактору за ее предложения и советы.
Примечание от переводчика: Наверное, это не самый праздничный текст, но, безусловно, невероятно сильно раскрывающий взаимоотношения Кирка и Спока. Я была несколько озадачена сноской автора, который написал, что это не АУ, но возможно, она имела в виду, что в данном повестовании Кирк и Спок в роли "попаданцев" в одной из миссий " Энтерпрайз", таким образом, это не альтернативная вселенная, а может быть, она просто имела в виду, что "это не Абрамс Универс". В любом случае, мне захотелось перевести этот необычайно напряженный текст, своей атмосферой и образностью напомнивший мне литературу начала XX века, в частности, рассказы Стефана Цвейга, такие, как "Амок" или "Смятение чувств".

Весь этот месяц я провёл в дальних поездках. Но его я действительно никогда раньше не видел. Такого, как он, я бы ни за что не забыл.
Решив тщательно проинспектировать свои владения, я методично осмотрел первые два из моих заводов, едва обращая внимание на подобострастный хор из - «Добрый день, господин Стефан», «чего изволите, господин Стефан?» - который следовал за мной, куда бы я ни направлялся. Я подмечал малейшие несоответствия и недостатки, и строил планы на будущее. Я всегда был методичен — это спасает разум от бесплодных фантазий. В работе механизма угольного челнока возникла какая-то неполадка, и ему требовался ремонт. Я подозревал, что Дэл, мой здешний старший мастер, прикарманил деньги, предназначенные на его обслуживание, и пытался отыскать доказательства моим подозрениям. Напоследок я также решил совершить визит в металлопрокатный цех. Но когда я увидел его, то совсем забыл о своей цели. Он был одним из четверых человек бригады металлопроката. Я смерил их одним из своих спокойных взглядов, но, когда мельком посмотрел на него, взгляд притянуло назад словно магнитом. У меня слегка закружилась голова. Я, не осознавая этого, уставился на него. Он, как и все остальные, почтительно слушал, одетый в неприметный серый рабочий комбинезон, с пятном сажи над переносицей. От жары бисеринки пота выступили на его чистой коже, а золотистые волосы прилипли ко лбу. Он выглядел, словно дух воды, соблазнительный и греховный. Тогда в его глазах не было ничего, что выделило бы его из числа прочих, он полностью повторял почтительные позы остальных. Почему, каким наитием я сразу почувствовал, что все это притворство, что он, как опытный актер, уверенный в своих силах, примеряет новую роль? Я продолжил свой обход. Обладая определенным опытом, я держался роли строгого хозяина, жесткой авторитарной фигуры, которая стала моей второй кожей. Мой отец, эксперт в этой роли, отлично обучил меня. Я продолжил осмотр, то и дело останавливаясь по пути, произнося нужные фразы. И в тоже время моя душа была заворожена парой ореховых глаз. Я спросил о нем Дэла. Мой бригадир ответил, что тот работает на меня уже месяц. Меня словно подтолкнуло что-то, не могу сказать, что именно. Я попросил показать его личное дело. В поведении Дэла в этот момент мелькнуло нечто странное, и в моем сердце зародилось подозрение. Следуя давно усвоенному инстинкту, я с абсолютно бесстрастным лицом последовал
за плотной фигурой Дэла на третий этаж, где из его строго упорядоченного офиса открывался вид на огромную открытую рабочую зону. Его то и дело освещали вспышки света от расплавленного металла внизу, и маленький слабый вентилятор не мог разогнать испепеляющего жара в воздухе. Дэл молча протянул личное дело. Я внимательно просмотрел его, хмурясь и сужая глаза. Никакой снисходительности, никогда. Я не мог позволить выдать себя этому человеку, стервятнику по натуре - не моего размаха, разумеется, но того же рода, что и все мои деловые партнеры. Одна уступка, любому — и они набросятся на меня как стая крыс, жадно расправятся с моей репутацией и расхватают мое положение, мое имущество, мое богатство. Подделка была очевидна. Не откровенно грубая, но несколько раз в месяц в качестве гражданского долга я работал в Судебной Палате. Чаще всего я выносил постановления по нелегалам. Я видел сотни фальшивых документов. Эти были хороши, и всё же недостаточно. Когда я поднял глаза, на лице Дэла проступил настоящий страх, который он не сумел скрыть. Я заинтересовался, в чем тут дело, и решил внимательнее изучить его отчеты. Возможно, он получил взятку за найм— за то, что я при моем положении не мог себе позволить. Держать нелегальных рабочих было бы чревато большим скандалом. Это было почти забавно. Вещи вроде нелегального найма были бы мгновенно забыты, если кое-что другое обо мне вдруг станет известно. И все же я вынужден рисковать. Не думать об этом. Каждый раз, когда эти тайные мысли захватывали мое сознание, я чувствовал, как будто моя плоть тоже была запятнана и громогласно свидетельствует о моей сущности. Бред, - яростно сказал я себе. Если бы кто-нибудь знал, меня бы сейчас здесь не было. Это всегда происходило анонимно, лица-маски усиливали притягательность наготы. Никто не знает об этом. Но сейчас моя плоть твердела при мысли об этом мужчине, этом Кирке. Глаза Дэла, полные хитрости и обмана, загорелись. Настоящее зеркало! Именно поэтому он никогда не сможет подняться выше. Он недостаточно скрытен. Вероятно, он подумал, что я не заподозрил его, или что я мог простить его, ставшего жертвой ловкого мошенника. Ему следовало быть более осмотрительным. Трудно объяснить подобные надежды. Я попросил Дэла рассказать о нем - все, что он знает. Он выдал мне всю информацию, которая у него была, то и дело вставляя в речь «сэр», и «благородный мистер Стефан». Этот Джим Кирк объявился больше месяца назад, - объяснил он. Он и его друг. Я спросил об этом его друге. Любопытство снедало меня, волнуя и тревожа мою плоть. Я держался абсолютно ровно, ничего не выказывая. Все просто, объяснил я самому себе, я всего лишь выполняю свой долг. Если на мою фабрику проникли лазутчики, шпионы или даже всего лишь нелегалы, они должны быть устранены. Они оба спокойные типы, сказал Дэл. Спок даже больше, чем Кирк. Спок вообще странный. Похоже, что никогда не страдает от жары. Очень сильный. Постоянно носит в помещении головной убор, на улице всегда кутается в свое пальто, шарфы, перчатки и ботинки. Оба работяги. Очень старательны. Кирк легко сошелся с другими. Как и следовало ожидать. Спок же всех сторонился. Я попросил бумаги Спока, и бросил на них беглый взгляд. Тоже подделка. Я передал их обратно Дэлу. «Что ж, очень хорошо». Я едва не выдал себя, но спокойно выдержал взгляд Дэла. Какая неожиданность. Проныра. Я знал, о чем он думает. Что я был дураком, пропустившим подделку. Или же у меня на уме совсем иное. Разумеется, Дэл провел бы бессонные ночи в ожидании стука в дверь. Возможно, я захотел бы выдать его. Его недовольство начинало обесценивать его потенциал. Он навредил бы мне, если б смог. Но если я решусь, то откладывать не стоило, и против него стоило собрать убедительные доказательства. Он мог бы стать отличным козлом отпущения. Даже если это было всего лишь простое взяточничество на участке, и он оттягивал свои карманы поборами и моими средствами на содержание станков, я сам был бы виновен, если бы пустил всё на самотек. Выйдя из офиса, я задержался у железных перил наверху. Скрежет обрабатываемого металла звенел и шумел, полыхал огонь и шипел обжигающий раскаленный пар. Отражаясь от окружающих стен, эта какофония эхом отзывалась у меня в ушах.
Да, подумал я, это будет непросто и рискованно, но, если буду действовать правильно, смогу остаться вне подозрений. Отсюда я мог видеть Кирка. С этого расстояния он казался небольшим и незначительным. Он не имел власти надо мной. Но его волосы были словно огонь, беззаконный маяк, манящий прикоснуться. Мои руки невольно сами собой сжались за спиной. Я напомнил себе о своем положении, символом которого была одежда, которую я носил - темные и суровые одежды, которые удерживали меня скованным, прямым, и несгибаемым -символом моей власти. Символом обуздания слабостей. Я был хозяином. Но я мог пасть. Я спустился по лестнице вниз, с военной точностью, которую усвоил ещё в детстве - и каждое движение было уверенным, взвешенным, автоматически выверенным. Я неторопливо продолжил свой обход, останавливаясь то и дело, задавая много вопросов. Рабочие, все, как и положено, держались уважительно. Я задержался со многими. И чуть дольше задержался перед Кирком. Он был другим. Не было никаких сомнений - он отличался. В глазах всех остальных была видна тень страха. Они знали, что по своей прихоти я мог вышвырнуть их голодными на улицу, в снег. Но в нем страха не было. Уважение - да. Обычное уважение к незнакомому человеку. Но не страх. Одно только это делало его уникальным. Я невзначай посмотрел вверх и замер, натолкнувшись на пару пронзительных темных глаз. Я понял, без всякого сомнения, что это должен быть его друг, Спок. Его странность сразу же бросалась в глаза. Бледная кожа, отросшие, распущенные темные волосы, его брови, и то, как он носил фуражку, закрывающую почти всю голову. Такой индивидуализм в одежде озадачивал. Ничего из того, как он выглядел, не шло против установленных правил в одежде, и, тем не менее, общее впечатление казалось неуместным. Здешние работники обычно не стремились выделяться. Но он выделялся, и я понял, что его это не волнует. В глазах у него была сила, которая не потерпела бы ни одного хозяина. Это мелькнуло всего лишь на мгновение, прежде чем он опустил глаза привычным, почтительным движения. Я отошёл от него и не спеша направился к выходу. Но эти воспламенившие меня глаза Кирка и та свободная улыбка, которой он ответил на одно из моих замечаний… Прекрасен. И этот темный взгляд его друга - защитный, предупреждающий, затем внезапно потерявший всякое выражение, послушный, как и у всех прочих здесь. На улице серые небеса отражались в свинцовой земле. Дорога через снег до главного пути была расчищена и, пока я шел, её уже заметало следом за мной. Снегу навалило рядом со мной выше головы. Но я едва чувствовал холод, так силен был жар внутри меня. Когда я вошел в свой особняк, где гостей встречали тепло и внимательные вежливые лица слуг, я ощутил дрожь, которая угрожала лишить меня душевного равновесия. Что-то внутри меня раскололось. Эта видимость больше не была безупречной. Я понимал свои желания, признавал, даже потворствовал им украдкой, когда пускался в тайные, полные чувства вины поездки в находящееся вне действия закона сердце города, где безымянные, безликие люди занимались запретными вещами. Всё это горело во мне, горело всю ночь напролет, и, когда наступило утро, я был просто помешан на мысли о том, чтобы заполучить его.
* * * * *
Я стал больше времени проводить в своем кабинете на Заводе № 3. Естественно, я был осторожен, ведь некоторое время пришлось уделять внимание и также остальным трем заводам. Производительности это пошло на пользу. Я был столь же усерден, как любой из моих подчиненных, часто устраивал инспекции. Дэл, разумеется, подозревал, что я собираю доказательства против него, и он был прав. Я не отказался от своего плана использовать его в качестве козла отпущения. Частые выявления фактов коррупции среди подчиненных помогают удержаться Хозяину на высоте. Это обескураживает истинных заговорщиков. Возможно, многим подобное усердие могло показаться странным, но, конечно, никто не стал это комментировать. Просто пошли обычные слухи о грядущих ревизиях – разумеется, я же должен был знать, при всех моих связях в Палате... наступали времена, когда все, от высших до низших, неизбежно трепетали перед великими и решительными переменами.
Но, даже зная о грядущих проверках, я чувствовал лишь безразличное любопытство. Получу я квоты или нет, заключу соглашения или нет, - все, что ранее составляло цель всей моей жизни, теперь ничего не значит. Эти опасения развеялись как дым – разметались как пепел от костра, который поглотил меня.
Я внимательно наблюдал за ними обоими. Мои посещения завода были частыми, и всегда включали металлопрокатный цех. Кирк и Спок были хорошими работниками - быстрыми, сообразительными и умелыми. Именно поэтому реализовать мой план было бы нетрудно. Я быстро нашел способ продвижения Кирка на должность, в которой всегда можно было бы иметь тесный повседневный контакт. Мой офис, в отличие от офиса Дэла, фактически был отделен от основного здания, и даже в самый жестокий мороз или зной здесь было довольно комфортно. Я назначил его своим секретарём-референтом. Он легко и уверенно решал любую задачу, которую я ставил перед ним, быстро и эффективно справлялся с самыми сложными заданиями. Это было мне на руку. Не было причин для подозрений, связанных с продвижением настолько эффективного работника. Не будь он настолько очевидно компетентен, могли бы пойти дурные слухи. И слухи были. Но это были сплетни из разряда тех, что всегда сопровождают способных людей. Он всегда был неизменно почтителен со мной, и тверд в каждом контакте. Он излучал невероятную атмосферу уверенности в себе, которая ощущалась, даже когда он почтительно опускал глаза, в его вежливых ответах, лишенных всякого подобострастия. Находиться возле него было равносильно пытке, но я больше не мог вынести жизни без преступного наслаждения его присутствием. Я проводил все меньше и меньше времени с моей семьей – распорядился начет жены и детей заранее. Я стал чаще наведываться в центр города после полуночи, но гнавший и подстегивавший меня голод никак не был удовлетворен, никогда не унимался. Я находил там лишь мимолетное облегчение, сиюминутное снятие напряжения, которое возвращалось вновь, во всей своей силе, минуты спустя после каждой такой постыдной, тайной мимолетной интрижки. Я не сводил с него глаз, наблюдал почти постоянно. Но я был осторожен, очень осторожен, чтобы не обнаружить себя. Я не мог позволить себе ни малейшего намека на скандал. Только в прошлом году некто, гораздо более высокопоставленный человек, нежели я, после подобного подозрения исчез бесследно. Искать любовницу мог любой дряхлый старик. Искать связи с другим мужчиной - немыслимо. И, кроме того, я осознавал немыслимое. Я стал чудовищно безрассуден во время своих учащающихся набегов в город. До Кирка я проводил несколько дней после каждой подобной вылазки, снедаемый чувством вины и страха, что где-то, кто-то узнал мою страшную тайну, и просто тянет время, поджидая наилучшего момента. Шантаж. Или разоблачение - так обвинитель смог бы приобрести власть и положение. Теперь же я был полон безумия. Будто сдерживаемая напором вода за трещащей по швам плотиной, мои желания стремились во что бы то ни стало реализовать себя. Каждый день становилось все труднее и труднее не протянуть руку, чтобы случайно не коснуться. Его рабочая одежда не могла скрыть привлекательных очертаний его тела. Красота его выразительного лица пересиливала всё. Но я не смел приблизиться. Как-то раз он заметил, что у его друга Спока много ценных навыков, и он смог бы быть гораздо полезнее для меня, чем обычный слесарь. Он не мог знать, что я разлучил их намеренно, больной от ярости из-за собственничества и защиты в темных глазах Спока, этом намеке на оберегающую силу. Он не мог знать о силе моей ревности к невольной, нескрываемой приязни в его голосе, в его глазах всякий раз, когда он говорил о своем друге. Нет, Спок, не будет повышен. Пусть он проводит свои дни в адовом сердце моего завода. Я мечтал о несчастном случае на производстве или о чем-то другом, столь же немыслимом. Я думал, пребывание рядом с ним на некоторое время излечит меня от моей одержимости. Но она лишь усилилась, словно острыми клыками вонзаясь в мое сердце и душу. Это был тяжелый морок. Сны мучили меня, и я просыпался в постели, в простынях, влажных от пота и других выделений. Похоть поглощала меня день и ночь. Я был болен. Истерзанный отчаянием, я осмелился на большее. В ужасе от своего собственного безрассудства, я как бы случайно прошел мимо него и едва коснулся рукой его ягодиц. Ощущение упругой мускулистой плоти стало для меня мгновеньем чистого наслаждения. Он легко отстранился, потом повернулся ко мне лицом. Лед сковал мое сердце. Сегодня или завтра - я мог быть разоблачен, затем депортирован, выслан, забыт. И по его глазам я увидел,
что он всё понял. Разумеется, я сам мог бы донести на него. Сделать это сейчас, сегодня - прежде, чем он сам сможет что-либо рассказать. Мне бы поверили. Он сел бы в тюрьму. Но ничего не случилось. Страх превратился в уверенность. Он знал. Но он не донесет на меня. Мы молча продолжили работать. Снаружи все было темно, и продолжал сыпать снег, покрывающий грязь и ржавчину своей всепроникающей серостью.
Два дня спустя я задержал его допоздна. Завод закрывался к концу дня, и все-таки я нашел для него дополнительную работу. Вскоре ушел и Дэл. Он давно уже смотрел на меня подозрительно. Что напомнило мне о моем плане использовать его в качестве громоотвода для всех накопленных подозрений. Самое было бы время сделать из кого-то козла отпущения, слишком давно не было публичных судебных процессов. Почему я забыл эти планы? Но это казалось столь незначительным рядом с Кирком. Мы были одни. Только охранники, они далеко, их можно не брать в расчет. Они не помешают. До чего же сияющей была красота Кирка. Его золотистые волосы мерцали в свете лампы, прося моих прикосновений. Его ладное, совершенное тело умоляло о моих ладонях. Он сидел за столом, склонившись над своей работой. Я подошел к нему, и мое сердце колотилось, глухо стуча у меня в ушах. Я положил руки ему на плечи. Одна скользнула ниже. С какой-то непринужденностью он развернулся и отстранился. Его глаза встретились с моими, и он спокойно покачал головой. Я едва дышал. Липкий страх парализовал все мои мысли, но в его взгляде не было осуждения. Лишь недвусмысленный отказ. Я велел ему уходить. Что он и сделал, быстро и с достоинством. Мое сердце снедал горчайший стыд.
Снег кружил надо мной, когда я шел домой этим вечером и исступленно строил новые планы. Назавтра я хотел перевести его на другую должность. Я хотел быть уверен, конечно, что его новая должность не доставит ему тяжелых испытаний. Я бы не послал моего ангела обратно в пекло заводского цеха. И не хотел давать ему повод для горечи или мыслей о мести. Огни моего дома радостно встретили меня, вошедшего с жестокого холода. Моя жена принимала в гостиной весьма почтенных гостей. Я присоединился к ним, принял участие в легкомысленных разговорах, чувствуя, что я обманываю их всем своим видом, растрачивая на ложь всю свою жизнь.
* * * * *
На следующий же день я начал следовать моему плану. Я ничего никому не стал объяснять, да и не должен был. Дэл все ещё смотрел на меня подозрительно, и я сосредоточился на сборе доказательств против него. Спустя три дня он доставил мне массу удовольствия возможностью донести на него в Палату. Он подал множество апелляций, но был осужден без всякого снисхождения. Я почувствовал какую-то жестокую радость, наблюдая за тем, как его уводят. Как если бы меня покинула часть моего собственного уродства. Но оно не исчезло - нет, я слишком многого просил. Я по-прежнему был одержим моим личным демоном, сосредоточением огня, зудящего в паху. Это пламя поглощало меня и ночью, и днем. Прошла неделя, и его отсутствие с моей повседневной жизни лишь возвышало его в моих мечтах. Увидеть его мельком было пыткой. Как пройти мимо по коридору, не выдав своей жажды? Мне это удавалось с трудом. Я проходил мимо него, словно он значил не больше, чем умелый рабочий. Он ни словом, ни жестом не выдавал, что знает о моем влечении к нему. Я ничего не мог с этим поделать и решился на следующий шаг. Я снова разыскал его личное дело, изучая его с одержимостью, и запомнил расположение его жилья в поселке для рабочих. Карта была тщательно расписана. У меня в офисе хранились исчерпывающие материалы, тем более что у привилегированных служащих, работавших здесь, хватало причин, чтобы знать поселок досконально. Это было место, где они - некоторые из них - больше не жили, но откуда все пришли, и, возможно, куда могли бы вернуться, если бы перестали быть полезны. В тот вечер я оделся в грубое платье рабочего - свою привычную маскировку. Я обычно носил его в центре города, но на этот раз направлялся в рабочий район. Закутанный и обвязавшийся шарфом от всепроникающего холода, я направился туда, где никогда не бывал раньше, но знал слишком хорошо - в ад, в котором обитали мои рабочие, пока я жил в роскоши на холме.
Заученные фразы доставляли некоторое развлечение моему разуму. Конечно, я был знаком с пропагандой Реформистов. Достаточно многих я приговорил к тюремному заключению. Но реальность была действительно настолько убога, как они описывали её в своих провокационных речах. Убогие, жалкие, грязные лачуги, сооруженные из проклеенного картона и прессованных опилок, простирались во всех направлениях в нескладном, уродливом беспорядке. Вонючий дым поднимался из самодельных, небезопасных труб, от огня, который поглощал все, что только могло гореть. Стояла середина зимы, самой суровой на памяти людей, и многие из наших рабочих неизбежно умрут. Но придет весна и из деревень прибудет новый поток. Завод не пострадает от нехватки рабочей силы. Жилище Кирка едва ли можно было разыскать в этом грязном, лишенном всякой системы лабиринте. Карта, которая выглядела такой понятной, когда я впервые просматривал её в офисе, теперь, казалась какой-то абстракцией, не имеющей никакого отношения к реальности перед моими глазами. Я едва не повернул назад. Волны угольного дыма раздирали мне легкие. Мои руки и лицо онемели от холода, несмотря на теплую одежду. Но отступать я не мог. Я не мог вынести мысли о возвращении в безопасный, теплый дом, в мое убежище, к холодной жене и вышколенным слугам — это было слишком для меня. Тишина грязных улиц противостояла приглушенным звукам внутри лачуг - стоны, голоса, вздохам животных. То и дело в ночи доносился шум ссоры. Под подошвами у меня похрустывал лед. В ушах у меня звенело от холодного и внезапного чувства ужасной беззащитности. Что, если несмотря на маскировку, меня признают? В конце-то концов, именно здесь обитало большинство моих рабочих. Хотя мне встретились всего лишь несколько торопливых фигур, отчаянно стремящихся к теплу своих лачуг, я был совершенно убежден, что могу быть опознан в одно мгновение. Я проклял все свои недавние инспекции, во время которых примелькался перед их глазами. Здесь, в самом центре их территории, я, несомненно, был бы разорван на части, если бы оказался узнан. Такого же рода страхи преследовали меня во время каждого моего путешествия в центр города, но тогда я гнал от себя эти мысли. Старался не думать об этом и сейчас. Свет угасал, превращая груды лачуг в грозные тени. Я был уверен, что погиб. Но в любом случае, это было лучше, чем повернуть назад. Наконец, я нашел лачугу Кирка, и заколебался, стоя снаружи. Другой решимости, кроме решимости найти это место, у меня не было; я всего лишь следовал своему порыву. Теперь, в этой снежной темной действительности, я засомневался, что же мне делать дальше. Там внутри горел свет. Большой просвет в клеенчатой занавеске позволил мне заглянуть внутрь. Оба они были дома. Я знал, конечно, что они живут вместе, но это не было необычным для работников. Я наблюдал за ними, холодея душой и телом. Комната была скудно освещена, но что-то различить было возможно. Кто-то темноволосый лежал в узкой кровати, накрытый огромным количеством одеял. Кирк был с ним, помогая ему что-то выпить из чаши. Я видел, что этот темноволосый болен. Его длинные черные волосы облепили взмокший лоб. Он попытался что-то сказать, и его охватил приступ кашля. Кирк удерживал его, помогая ему, и уложил снова, когда спазм прошел. Темноволосый обхватил его руку и притянул к себе, и в его лице было выражение такой бесконечной невыразимой любви, что не оставалось места для сомнений. И когда Кирк наклонился и поцеловал его, мне больше не нужно было других доказательств. Потрясенный, я вернулся домой, плохо запомнив долгую, темную, холодную дорогу обратно.
Заснуть в ту ночь я не смог.
* * * * *
На следующий день, я воспользовался удачной возможностью отправиться с инспекцией. С тех пор, как продвинул Кирка, я нечасто делал это, но теперь вспомнил старую привычку подбираться ближе постепенно, чтобы не вызывать ничьих подозрений. Я не сразу пошел в цех металлопроката. Скорее всего, это будет последним пунктом моего обхода. Как я и ожидал, Спок был на своем рабочем месте. Любая неявка на работу давала основание для увольнения, а безработица - основание для заключения под стражу. Люди падали замертво на своих рабочих местах, но не могли не явиться. Проходя мимо, я заметил его бледность и слабость, услышал кашель, который он пытался
скрыть. Я уверен - он почувствовал, что я смотрю на него, потому что он резко повернулся и поймал мой взгляд лихорадочно блестящими глазами. Поймал и удержал его, и отвернулся. Я дал моему новому бригадиру дополнительную работу для Кирка на этот вечер, потом отослал его с поручением, после которого он мог бы сразу оправиться домой. И снова я и Кирк были единственными людьми в здании. Я знал расписание смен ночной охраны, ведь я сам его установил. Нас не должны были потревожить. Когда время пришло, меня переполняли волнение и ужас. Я чувствовал, что стою на краю пропасти, решаясь на последний шаг. Падение было неизбежно, но меня ждала не мгновенная смерть, а вечный стыд и позор. Но я скорее мог бы не дышать, чем упустил такую возможность. Когда я вошел, на лице Кирка отчетливо выступило подозрение. Но не боязнь. Её-то я видел достаточно часто. Но в этом мужчине не было места для страха. А для подкупа - вполне возможно... Я описал свою часть сделки довольно кратко. Мне был нужен новый садовник. Он ни словом не обмолвился о том, что сейчас середина зимы. Он выслушал меня молча, и лицо его закрылось и затвердело, как запертый дом, защищенный от нападения. Этот слуга, объяснил я, получит жильё лучшее, чем то, в котором живут работники завода. Тепло, хорошее питание, много дров. Обязанности сначала будут необременительными, но я хотел бы нанять кого-нибудь уже сейчас, чтобы к лету он ознакомился с моими требованиями по саду. Мне также нужен был управляющий в новый дом. Его работа была образцовой; я знал, что у него талант. Две новых должности, на которые нужны два новых человека. Он мог бы начать сразу же как мой управляющий. Его друг мог бы стать моим новым садовником. Прибавив озабоченности в голосе, я сказал, что заметил, как его друг нездоров. Подобная нетяжелая служба, тепло и хорошая комната, конечно, ускорили бы его выздоровление. Его глаза меняли выражение с каждым моим словом. Это было захватывающее зрелище, но я никогда не позволял себе терять направление моих мыслей. Я высказал все это, и умолк, ожидая, что он мне ответит. Он задал один-единственный вопрос - какие ещё услуги потребуются от него? Я ответил. Недвусмысленно. Взволнованный звучанием собственного голоса, подробно излагающего такие вещи кому-то другому, чем это могло быть опасно для меня. Возможными выгодами. Он отреагировал натянутой улыбкой. А потом дал мне свой ответ, устанавливая свои правила с уверенностью мастера стратегии. Спок не будет работать вообще. И у Кирка будет достаточно времени, чтобы ухаживать за ним. Условия его размещения будут именно такими, как я обещал, и все, что может понадобиться ему для восстановления здоровья его друга, он будет получать. Я согласился. Конечно. И он согласился все с той же полуулыбкой на лице, которая не коснулась его глаз. Я осознал, что он пугает меня и это лишь сильнее подстегнуло вспыхнувшее во мне пламя.
* * * * *
Устроить это было нетрудно. Стараясь не вызывать подозрения, я продумал все до мелочей. Работоспособность Кирка была хорошо известна, и я организовал все так, чтобы мой предыдущий управляющий по сфабрикованным причинам был отозван в сельскую местность. Я убедился, что у местного инспектора есть некая информация, которая могла бы предотвратить его возможное возвращение. Вероятно, там он и умрет, но мне было наплевать. Спустя три дня они оба обосновались у меня в доме. Разумеется, у Кирка были свои комнаты для сна и работы. Его спальня была недалеко от комнаты его друга. Как бы мне не хотелось, я не мог поступить по-другому, не противореча условиям нашей сделки. Я не сомневался, что проблем с местом для наших свиданий не будет. Моя семья и дети жили в отдаленном крыле большого дома. Особняк, перешедший мне по наследству, был огромной резиденцией высокопоставленного рода Стефан. Он был слишком велик для меня, но у меня были определенные запросы, к тому же дом, требующий колоссальных затрат, был доказательством моего богатства и положения в обществе. Здесь было множество мест для тайных свиданий. Мои предки, помнившие о возможных сплетнях, были достаточно аккуратны, чтобы устроить систему секретных комнат и переходов, и,
благодаря этому, в одном из таких подготовленных любовных гнездышек я встретился с ним в первый раз. Я никогда раньше не чувствовал себя настолько свободным, и одновременно настолько испуганным, как в эту ночь. Огни были притушены, и свет отбрасывал причудливые тени в складках балдахина, тускло поблескивающей парчи и тончайшего постельного белья. Кирк разделся без всякого чувства стыда. Я зачарованно уставился на это великолепное тело, крепкое и чувственное, с хорошо развитыми мускулами. Его широкая грудь поблескивала в свете лампы. Его мужское достоинство удобно устроилось на ложе из золотых завитков. Он посмотрел на меня, и когда я встретил его взгляд, он продемонстрировал мне себя, с ироничной улыбкой на лице, которая не трогала ничего в его душе. Я не мог бы представить ни одного уважающего себя человека, который повел бы себя так, как он - без глубоких переживаний и чудовищного стыда - и тем не менее их не было. В его поведении не было практичной ненатуральности профессиональных шлюх. Он был целостным и законченным в себе, уверенным в себе - по причинам, о которых, учитывая его статус и положение нелегала, я не мог даже догадываться. Он не стыдился. То, что мерцало на дне его изменчивых глаз, было презрением. Это был кинжал, который, возможно, обратится против меня, но я сделал свой выбор и готов был встретить его удар. Я пренебрег предупреждением. Уже опьяненный, умирающий от жажды, я избавился от своей одежды и неловко прильнул к его плоти. Это было слишком для первого раза. Я кончил от простого прикосновения его тела к моему. Я подумал, что заполучил его, и фантазия возбудила мою плоть раньше, чем это смогло произойти на самом деле. С жалким стоном удовлетворения я рухнул на кровать. Он лег рядом со мной и вытянулся, бесстрастный. Я хотел прикоснуться к нему, возбудить его, но выражение его глаз осадило меня, и я отдернул руки. Некоторое время спустя, после короткой передышки, я снова потянулся к нему. Он задержал мою руку в своих руках, и меня снова охватил страх. Он властно приподнялся и наклонился ко мне. Его горячее дыхание, его прикосновение снова пробудили во мне жажду. Глядя в его глаза, я понял, что, по неопытности, дал ему власть над собой. И моя плоть снова воспряла, горячо и мощно. Руками и ртом, он делал со мной вещи, о которых я всегда мечтал, но никогда не думал, что это возможно. Утопая в бреду экстаза, я прошел все возможные вершины восторга и рухнул в милосердное забытьё.
* * * * *
Ночи, последовавшие вслед за этой, стали пылающим средоточием моей жизни. Я горел в ожидании их, чувствуя себя объятым пламенем под конец каждого дня. Я всегда был очень осторожен, появляясь на публике таким же, как и всегда, каждый день демонстрируя миру все то же холодное лицо. Это было моим тайным удовольствием, моим скрытным преступным источником наслаждения, и ежедневный ужас разоблачения таял от его умелых прикосновений. Все было раем. До тех пор, пока я не видел едва заметного презрения в его глазах. Я никогда не пытался возбудить его. Я никогда не пытался удовлетворить его. Я никогда не видел его плоть возбужденной. Но я занимался с ним сексом всеми способами, которые знал, а некоторым он сам научил меня. И каждый раз я все больше заигрывался со своим разумом, все больше уходя в фантазии, до тех пор, пока однажды ночью не произнес смертельные слова. —Я люблю тебя, - прошептал я ему в спину. Он повернулся ко мне лицом и улыбнулся с безжалостной честностью. — Вы получите только то, за что заплатили. Ничего больше. Он взял у меня в рот, просто чтобы доказать, что он может сделать, и в ответ моё тело предало меня. Но в то время как горячая жидкость хлынула из меня, я почувствовал вонзившуюся в сердце ледяную иглу.
* * * * *
Это был рабочий день, сокращенный по случаю праздника, и домой я пришел пораньше, думая о нем. Из-за праздника моя жена уехала, отправившись с визитом к своей семье на соседний Холм.
Хорошо, что детей она забрала с собой. Кирка не было ни в рабочей комнате, ни в его спальне. Напряженный день на работе отвлек меня от ревнивых домыслов, но сейчас у меня перед глазами то и дело возникал образ Кирка, наедине с его другом, который уже поправлялся. Я стоял в коридоре, у порога спальни Спока, поглощенный огнем ревности и гнева. Наконец, я шагнул вперед и распахнул дверь. Они оба были в постели, определенно обнаженные под одеялом, и обнимали друг друга с теплой привязанностью. Оба удивленно посмотрели, когда я вошел. Мгновение спустя Кирк саркастически улыбнулся мне. Спок приподнял бровь в своей совершенно раздражающей манере. Один только его вид, с не по-мужски длинными, почти по плечи черными волосами — вид, в котором тем не менее не было ничего от изнеженности - и при этом полное отсутствие стыда или страха в моем присутствии, наполнили мой разум ослепительной яростью. Голосом, сочащимся льдом, я сообщил Кирку: — Ты нужен мне, сейчас же. Один. — Я думал, что сегодня праздник, - ответил Кирк, - или я ошибся, господин Стефан? — Праздник или нет, - сказал я, - ты работаешь на меня. Поднимайся. Он встал, совершенно естественный в своей наготе, хотя его глазах прожигали меня, словно угли. Я отвел его обратно в наши тайные комнаты, и взял его со всей яростью, на которую только был способен. Я сделал ему больно; я знал, что ему было больно, но он ни разу даже не вскрикнул, и когда я закончил, он перекатился на спину. Он больше не старался скрыть презрения в своих глазах. С тех пор я не раз видел их вместе. Никогда ничего компрометирующего. Но их любовь сама по себе уже была единственным свидетельством и доказательством. Спок, который к тому времени полностью выздоровел, нередко приходил к Кирку в кабинет и помогал с работой. Порой, возвращаясь с завода, я заставал их здесь обоих. Даже не прикасаясь, даже не рядом, каким-то образом они все же передавали впечатление полного единения, взаимности, любви, настолько чистой и истинной, что это наполняло мою душу глубокой, пульсирующей болью. Я не мог не начать удивляться им. Их странности. Отсутствию в них страха, осознания их места в обществе, понимания того, что они поступают вопреки всем действующим нормам общества и не боятся этого. И прежде всего их взаимной любви. Как кто-то мог воспринимать подобный вид отношений как что-то правильное и истинное? А они вели себя так, словно так оно и было. Рядом с ними я начинал чувствовать себя чем-то вроде искаженного и треснувшего зеркала, которое тщетно старается уловить отблеск какой-то великой правды. Ревность отравляла мой разум. То, как они вместе, едины и неразделимы, не давало мне ни есть, ни спать по ночам, преследовало целыми днями. Неважно, сколько раз я спал с Кирком, это были только крохи, то немногое, что он соизволил дать мне. Я думал, что заполучил всё. Но в действительности не получил ничего и все, за что я пытался ухватиться, выскальзывало у меня из рук. Я больше не мог этого выносить. Про себя я приговорил Спока к смерти десятками различных способов. С его гибелью — разумеется, никаких подозрений на мой счет возникнуть не должно – как естественное следствие Кирк, возможно, обратил бы внимание на меня. Возможно. Но я никогда не убивал, и не знал, как это спланировать. Больше всего мне мешала моя собственная глупость, мой страх сделать все неумело и быть пойманным. Поэтому я решился на другой ход. Вместо этого я мог уничтожить их любовь. Я отослал Кирка с поручениями на весь день. Он взглянул на меня своими ореховыми глазами настороженно и с вызовом — ведь раньше я никогда так не делал. Я ничего не стал объяснять. Он просто должен был убраться. Затем я вызвал Спока к себе в кабинет. Снова я был поражен его странностью, бледностью его кожи, его длинными черными волосами, которые челкой были выстрижены на лбу над бровями и спадали, распущенные, ему на плечи. У любого другого это выглядело бы немужественным, но как-то странно добавляло силы его угловатому лицу и бескомпромиссной холодность в его глазах. Почему Кирк хочет этого странного крестьянина, а не меня? Возможности, которые я мог бы - и хотел! - дать ему, всё, что могло бы быть у нас в будущем! Темные глаза Спока глядели на меня, провоцировали. Я сидел за своими огромным столом, а он
стоял передо мной, как обычный проситель, но почему-то я чувствовал, что не я, а он властвует надо мной. Я почувствовал прилив бешеной ярости и гневе, не контролируя себя, стал кричать на него. Я описал, кем мы с Кирком являемся, что мы делали друг с другом, надеясь, что осознание неверности Кирка приведет его в ярость. Его глаза были невыразительны и холодны. Холоднее глубины я никогда не видел. Он заговорил, и его слова прозвучали кратко и сухо, с хирургической точностью. Он знал. И он понял, чего именно я хотел добиться этими словами. Он сказал, что мне это не удастся. Он сказал мне, что, если я когда-нибудь причиню хоть малейший вред Кирку, то поплачусь за это собственной жизнью. Он повернулся ко мне спиной. И вышел из комнаты.
Я ни словом не обмолвился об этом, когда пошел к Кирку в ту ночь. Но по его глазам было понятно, что он всё знает. Ни с кем и никогда раньше я не чувствовал себя таким ничтожеством. Никогда раньше моя похоть не пасовала перед его телом. Но я был бессилен, и, чтобы не разрыдаться у него на глазах, я покинул его постель и не вернулся
* * * * *
Через три дня они пропали. Я ничего не предпринял ни в этот день, ни на следующий. Затем я позвонил куда следует и сообщил о краже. Бесполезно. Год подходил к концу, но сообщений о том, что их кто-то видел, не поступало. Я объявил, что они, скорее всего, погибли. Никто не отвозил их из города. Сами посреди зимы далеко уйти они бы не смогли. Скорее всего, они провалились где-нибудь под снег и замерзли насмерть, занесенные метелью. Но ближе к лету весь снег растаял, но их так и не нашли. Я вернулся к поездкам в город, я разыскивал лицо Кирка, его тело там, среди людей в масках. Никто не мог вспомнить его. Никто его не знал, и мои вопросы были дерзостью, непростительной грубостью в местах, где подобные вопросы задавать не принято.
Я не могу понять. И не думаю, что когда-нибудь пойму. Порой мне кажется, что это был сон, мгновение чего-то совершенного, промелькнувшее видение их мира, где люди, подобные мне, могли бы восприниматься как нормальные, как нечто приемлемое. Греза или что-то, что мой разум создал в утешение моей истерзанной душе. Но плоть моя помнит прикосновения Кирка. А ночью, во сне, мне чудятся его ореховые глаза.

@темы: слэш, чужое, легшее на душу, Звездный путь TOS